Держась за стены, шатаясь, не заботясь о том, как громко раздаются мои шаги, я добрался до своей комнаты. У меня не хватило мужества посмотреть на портрет, висевший на стене. Я бросился ничком на постель, и какое-то черное оцепенение пригвоздило меня к ней.
Я очнулся на заре. Я был все в той же чужой одежде. С мучительным стыдом я снял ее и повесил на свое место. Одевшись в свой мундир, я отыскал Матвея и сказал, что уезжаю тотчас. Он, по-видимому, нисколько не удивился. Горничную Глашу я спросил, спит ли барыня. Та ответила мне, что «почивают покойно». Это меня ободрило. Я попросил передать мои извинения в том, что уезжаю, не простившись, и ускакал.
Чрез несколько дней после, я был с товарищами у Елены Григорьевны. Она приняла нас с обычной приветливостью. Ни одним намеком не напомнила она мне об этой ночи. Для меня, и до сих пор остается тайной, поняла ли она, что произошло тогда.